Доброволец. На Великой войне  - Сергей Бутко

И прав Поль. Тысячекратно прав. Ибо неизданные письма Наполеона бережно хранят, а приходные книжки сжигают в печке, как ненужную макулатуру, даже не догадываясь, что настоящая драгоценность для историка и исследователя эпохи именно они…»

Так убеждал меня Гриша. Но теперь Гриша невообразимо далеко, а кругом лишь зеленые стены с иллюминаторами, шум двигателей, совершенно уничтожающий любую возможность поговорить, и нудный, многочасовой полет, который приходится преодолевать, сидя на неудобных лавках. Не представляю себе, какие топливные баки этому «Святогору» приделали, но летим мы долго. Наконец, вернувшийся из кабины Докучаев показал всем растопыренную пятерню: пять минут до высадки. Но это не мне. У меня задача простая: сидеть в салоне самолета, вместе с экипажем пересечь линию фронта, добраться до места десантирования диверсионной группы Докучаева (решили-таки «форточники» дерзко выкрасть Бакунина), затем развернуться, приземлиться в заданном квадрате и ждать возвращения группы, чем я и пилоты будем заниматься.

Господи! Какой чудовищно холодный ветер ворвался в салон, едва двери открылись и наши «десантники» приготовились к прыжку! И это еще хорошо, что я одет в теплую куртку. Докучаеву с остальными парашютистами приходится несладко: ветер начинает сбивать их с ног уже на подходе к двери, пытается вытолкнуть обратно.

Я тихонько напеваю, а у самого на душе кошки скребут. Не подумайте, что от обиды на начальство. Если решило оно, что добывать Бакунина-второго должны профессионалы, то пусть и добывают. Спору нет. Просто дурное предчувствие у меня от всей этой затеи. Началась она, может быть, и хорошо, но вот как закончится? Подробно во все детали операции меня не посвятили. И теперь только и остается, что наблюдать, как Юрков, с трудом закрывший дверь, вернулся в кабину и вскоре взял обратный курс.

Минуты через две самолет тряхнуло. Должно быть, воздушная яма… И еще одна… И еще… Не много ли их? Похоже, что мои опасения начинают сбываться и мы действительно попали в очередную заварушку, исход которой пока никому не известен.

Дождались, диверсанты хреновы, долетались над вражеской территорией. Рывок. Жуткий грохот, похожий на сильный хлопок. Ходящий ходуном салон начинает заполняться дымом. Неужели нас подбили? Но кто? Даже если поблизости есть зенитная (она же воздухобойная) артиллерия, то управляют ею какие-то экстрасенсы, потому что летим мы на высоте предельных двух с половиной км, и летим быстро. Или тут что-то другое? Неясно. Да сейчас и не до этого.

– Держитесь!!! Падаем!!! – услышал я отчаянный крик Юркова и спешно начал пристегиваться ремнями безопасности. Закрываю глаза и задерживаю, как учили, дыхание, чтоб не задохнуться…

Один, два, три, четыре… десять, одиннадцать, двенадцать… Страшный удар. Меня подбрасывает вверх и немилостиво бьет обо что-то твердое. Искры из глаз, вспышка боли, темнота, хрипловатый, уже хорошо мне знакомый смех и ухмыляющаяся рожица… Э, нет, Мишка Власов, снова я тебе бразды правления не отдам и потому крепко держусь за «тело» обеими руками и ногами… Постепенно темнота развеивается, и я вижу чумазое лицо склонившегося надо мной Юркова:

– Жив?

– Вроде бы да, – ответил я, парочкой глубоких вдохов-выдохов быстро уняв головную боль, буквально разрывающую череп на части. – Что случилось?

– Нас подбили. Киселев и Ясулович погибли. Встать сможешь?

– Смогу. – Я неспешно приподнялся с земли, внимательно следя за ощущениями.

Да я просто везунчик. Если не считать синяков и ссадин, то все остальное цело. А теперь еще вижу картину нашего крушения и моего с Юрковым чудесного спасения – по-другому это и не назовешь.

У нас действительно проблемы. И не имеет значения, вина ли в этом летчиков или кого-то другого. Важно, что мы спаслись.

Отдаю должное Юркову и его погибшим коллегам, самолет мог просто рухнуть, но они каким-то образом умудрились подготовить его к посадке. А дальше была какая-то кошмарная лотерея на выживание. Проделав полосу из сломанных деревьев, «Святогор» буквально развалился на части, вышвырнув вон своих пассажиров. Двое из них уже мертвыми и изуродованными лежали на грязной земле, а остальным только и оставалось, что зализывать раны и действовать по припасенной для подобных случаев инструкции: «…В случае разного рода непредвиденных обстоятельств (будь то вынужденная посадка либо крушение самолета) действовать по обстановке, придерживаясь первоначального плана».

Хорошо Докучаеву: план составил, инструкции раздал и был таков. Впрочем, я несправедлив. Наш гэрэушник тоже теперь стал жертвой форсмажора. После успешного захвата цели отряд будет добираться до означенного квадрата, где его должны ждать мы… с исправным самолетом. Насчет квадрата мне, кстати, до сих пор неясно, куда это мы должны были приземлиться, когда кругом сплошь недружелюбная заграница. Аэродром, что ли, немцы специально для нас приготовили по такому случаю?

Юрков тоже молчит, возясь с картой и компасом, стараясь не беспокоить сильно ушибленную руку и озираясь по сторонам. Не напрасно озирается. Недалеко за стеной деревьев слышен приближающийся собачий лай. Вот черт! Мало того что немчура зенитками достала (или чем-то другим?), так теперь, похоже, еще и найти нас решили. Что делать? Отстреливаться? Как же. Отстреляешься тут, когда пара «Маузеров» на двоих. Мы наскоро решили уйти от погони и рванули в глубь леса, запутывая следы. Спасибо вам, Александр Васильевич. Большое человеческое спасибо за науку. Вилять и петлять пришлось недолго, а тут Юрков еще и к какой-то речушке вывел. Замечательно. Наконец-то оторвались, чтобы ближе к вечеру, голодными и усталыми, очутиться у небольшого двухэтажного дома. Что еще за коммуналка в лесу? Неважно. Главное, что она пустая. Здесь можно переждать до утра и решить, что делать дальше.

– Какие будут соображения? – спросил я у Юркова, с волчьим аппетитом опустошившего банку тушенки – уцелевший рюкзак с НЗ у разбитого самолета мы еще успели-таки прихватить с собой.

– Выход один: будем пробиваться к заданному квадрату. До него, если верить карте, верст десять на восток.

– Кстати, а куда именно вы хотели посадить аппарат?

– На поле летнего лагеря одного из германских кавалерийских полков. Нам сообщили, что лагерь с начала войны заброшен…

Мне все больше и больше не нравится план операции. Лагерь? Заброшенный? Странно. Не вяжется как-то. Или я просто сделался подозрительным донельзя?..

А на дворе уже темнеет. Вскоре я сменил Юркова в дозоре – дежурить решили по очереди.

Третья моя смена пришлась как раз минут за сорок до полуночи, когда к дому пожаловали гости, и встреча эта, как вы понимаете, оказалась для нас более чем нежданной.